- Да как она смела! - бушевал Кащей Бессмертный, пришпоривая своего скакуна.
Скакуном работал Змей Горыныч, выполняя не только транспортные, но и компанейские функции.
- Ты уверен? - пыхнула дымом одна из голов. - Я в том смысле, что ты палку не перегибаешь?
- Самое то, - отрезал Кащей, пристально вглядываясь в густой лес внизу. - Я к ней с самыми честными намерениями, всё чин по чину...
- Ага, ага, - машинально бормотнул Горыныч, мерно взмахивая крыльями.
- ...С цветами, с подарками... - распалялся Кащей.
- В следующий раз подарков бери поменьше, - попросил Горыныч, - у меня спина два дня болела.
- ...А она меня с порога поганой метлой! "Ты себя-то видел, развалина старая?" - передразнил Кащей противный старушечий голос.
- Ну что ты хочешь? - попытался успокоить его Горыныч. - Живёт одна, в глуши, вот характер и портится.
- Я ей устрою "в глуши", - потряс сухоньким кулаком Кащей. - Я ей такую глушь устрою, что она вовек не забудет! Я ей покажу, как добрых молодцев прогонять!
Горыныч хотел было сказать, что против добрых молодцев избранница Кащея ничего не имела, и регулярно топившаяся банька возле избушки на курьих ножках была тому свидетелем, но решил не нарываться. Вместо этого он пропыхтел:
- Ну хоть зверушек-то пожалей! Зверушки за что страдать будут?
В ответ Кащей завернул длинную тираду про то, где и как видел Кащей этих самых зверушек и что именно он там с ними делал. Тирада изобиловала множеством образных сравнений, ярких примеров и немыслимых оборотов. Некоторые примеры были столь невероятны ввиду особенностей физиологии как упоминаемых животных, так и самого Кащея, что Горыныч даже поперхнулся одной из голов. Вторая тем временем разглядела в чаще леса знакомую полянку. Дождавшись окончания кащеевой тирады, Горыныч официальным тоном сообщил:
- Уважаемый пассажир, наш борт начинает снижение. Просьба пристегнуть ремни безопасности и привести спинку кресла в горизонтальное положение.
- Лети давай! - Кащей ещё раз лягнул своего говорящего скакуна. Спинки у его седла не было, а ремней на его доспехах было столько, что расстёгивать их Кащей решался только раз в пару недель, перед купанием.
Заложив вираж, Горыныч расправил крылья и плавно спланировал на полянку. Планируя, он жужжал всеми тремя головами, изображая то ли пикирующий бомбардировщик, то ли стаю Карлсонов.
Лапы ударили по земле, Горыныч замер, гася энергию полёта, а Кащей, продолжая по инерции двигаться вперёд, звякнул всеми своими доспехами и ругнулся сквозь редкие зубы. Забрало шлема грохнулось вниз, едва не прищемив ему нос.
На шум избушка на курьих ножках развернулась к гостям всеми своими окнами. Со скрипом распахнулась дверь, и на пороге нарисовалась скрюченная фигура Бабы Яги.
- А, женишок пожаловал! - сварливо протянула она. - Никак опять свататься припёрси? Аль в прошлый раз непонятно сказано было? Так я повторить могу, ежели чего!
Кащей не ответил. Он поднял забрало шлема, посмотрел на Бабу Ягу со всем доступным ему пафосом и потянул поводья, разворачивая Горыныча спиной к избушке.
- Женишок, а женишок! Ты, может, сказать чего хотел? - не унималась бабка.
Кащей привстал в седле, вытянулся во весь свой невеликий рост и заорал в сторону леса:
- Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось?
- СВОЛОЧЬ!!! - полетело ему в спину.
- В гробу выспишься! - пообещал Кащей, не оборачиваясь, и дёрнул поводья. - Взлетай, домой возвращаемся.
Горыныч с облегчением достал головы из-под крыла и начал энергично набирать высоту. Вокруг домика Бабы Яги заходились истеричным гомоном кукушки. Бешеное кукование теперь могло прекратиться только с последним вздохоми последней кукушки в лесу.
- Эта музыка будет вечной... - мурлыкал себе под нос Кащей. - ...если я сменю баратейки...
Месть удалась.